ПСИХИ

О современных психах писать в общем-то неинтересно, да и хули это за невидаль – псих? Щас же ведь у всех эти, как их, стрессы-хуессы, бешеный ритм жизни, неврозы-авитаминозы и прочий жидкий кал. У любого может чердак стартануть в стратосферу. Да и само современное общество давно уже пора классифицировать как откровенных психопатов, пизданутых, ебнутых и полуприпизженых. Или депутатов государственной думы, но это уже реальное извращение и о таких гнусных завихрениях человеческого сознания даже говорить не хочется (тем более что мой рассказик могут прочитать дети). Куда как интереснее повспоминать о тех милых и забавных психопатах конца восьмидесятых, когда разум большинства простых советских людей еще не до конца разъела коррозия рыночной экономики, разврата и вседозволенности.
Был я тогда молод, нагл и хулиганист и в принципе ничем не отличался от большинства советских детей, кроме не по годам развитого интеллекта, чертовского обаяния и нечеловеческой скромности. Пиздабол ещё был редкостный (такой же и остался). А проживал я в замечательном райончике г.Москва – Бирюлёво. На Михневской улице. Если кто не в курсе – по престижности его можно сравнить разве что с Голливудскими холмами Лос-Анжелеса. Или с филиалом г.Хабаровска в Москоу-Сити, кому что понятнее. Однако, в десять лет от роду, наше географическое положение на карте местности было как-то абсолютно похеру и вот мы, правильные советские детишки, ничем не парясь, шароебились целыми днями по дворам, чердакам и подвалам, изо всех сил стараясь вырасти местными гопниками, опоиками и торчками (коих там великое множество).
Вова с незатейливой погремухой «Псих» (чуть позже она трансформировалась в «Психоз» и почему-то «Хандроз») старался особо. Он, можно сказать, из труханов выпрыгивал, чтобы в кратчайшие сроки избавиться от того кулёчка спревшего силоса, который он по недоразумению называл мозгами, и поскорее превратиться в хрестоматийного бирюлевского гопаря. В школе чувак не учился ваще никогда, читать не умел (походу он даже фамилии своей не знал, во всяком случае она для всех осталась тайной) и очень любил поживодерствовать над собственноручно пойманными на помойке летающими мусоросборниками (Птицами Мира). Словом, был идеальным товарищем по детским играм.
Особой его страстью всегда была рыбалка. Пока мы, его товарищи, проливали мешками кровь, грызя в школе за партами гранитный памятник советской науке, Вова не сидел дома сложа руки. Он брал в руки неебательских размеров брутальную удочку собственного изготовления, накапывал из собачьего говна не менее брутальных червей, разводил в старой мыльнице какую-то липкую и вонючую хуетень для прикормки и, вооружившись всем этим рыболовецким дерьмом, отправлялся на экологически чистый прудик, расположенный аккурат возле МКАДа. Обычным его уловом были невидимые семисотграммовые караси и вполне себе осязаемые полудохлые бензольные верхоплавки, которыми он потом с остервенением пичкал своего кота по кличке Муслим(!). Тот поначалу отбрыкивался, но Вовина харизма победила животные инстинкты, и уже совсем скоро кот разучился мяукать и лазить по деревьям, а взамен приобрел раннее ожирение и тусклую подвальную расцветку
«Опасный рыбак» - называли его мы, и в случае с Вовой это были не пустые слова. В приступе рыболовства он бывал реально опасен. Не каждый мог осмелиться подойти к нему ближе чем на десять метров, когда он, рыча, выуживал из недр прудика очередную адскую пятисантиметровую верхоплавку. В режиме ожидания добычи он был еще страшнее. Глаза его с ненавистью таращились на поплавок, из ноздрей шел пар, и весь он был заведен как обожравшийся мухоморов викинг Эрик Рыжий, в любой момент готовый броситься в пучину и зубами разорвать зверя. К тому же, он не останавливаясь плевался в разные стороны и шельфовые пласты дрейфующей харкотины высотой в пару сантиметров, неизменно колыхались на волнах в радиусе метров пяти от места Вовиной рыбалки. В такие моменты мы, его лучшие друзья, очень любили незаметно подкрасться сзади, хуйнуть кирпичиком по всему этому великолепию и, охерачив Вову с ног до головы тиной, илом и собственными слюнями, накрыть это таинство рыбной ловли женской половой пиздой. Вова ревел белугой, рвал в клочья снасти и полдня носился за нами угрожая нечеловеческой расправой, а вечером грустно выдергивал из жопы рыболовные крючки. Псих – он и есть, чо с него взять?
Другого персонажа, о котором хочу вспомнить, тоже звали Вова, точнее дядя Вова, ибо было этому красавцу лет сорок. Был он тихим, в чем-то даже интеллигентным, домашним психом и являлся полной противоположностью нашему Вове. Но родственные души по-любому тянутся друг к другу и вот однажды двум психам, старшему и младшему, суждено было вступить в жосткий, можно даже сказать вооруженный, конфликт.
Псих-старший обитал в соседнем со мной подъезде на первом этаже, в двухкомнатной квартире, которую он вместе со своим папашкой (разумеется, тоже децл ебнутым) превратил в Неприступную Цитадель Зла. Окна квартиры зимой и летом были наглухо забиты толстенными железными листами, а все общение с внешним миром происходило у него через крохотную форточку, с внешней стороны которой чел присобачил для лучшего обзора боковое зеркало от КАМАЗа. Палисадничек под окнами он огородил заборчиком с колючей проволокой, обвешал табличками типа «Achtung! Minen!», а внутри насажал какой-то колючей срани и понаставил хитрожопых ловушек. Вот такой милитаристический дядька.
Все лето зиму и осень мужичонка сидел безвылазно дома, а по весне, как только начинали дрочить грачи и шум сточных вод звал в дорогу, каска у дядьки окончательно съезжала на бок и он выходил в свет. Мы всем двором выходили посмотреть как он, вырядившись в эсэсовский китель и тренировочные, марширует по крыше подъезда с шампуром в руках. Одновременно, мочась в стоящую снизу урну он распевал обоссачные песенки собственного сочинения с названиями типа «Голубые масонские ёлочки» и «Мы - не добро, мы - не зло! Мы – небесное хуйло!» Мы обоссывались со смеху и не было предела нашей детской радости.